Jun. 15th, 2012

runo_lj: (Default)
Проблема, однако, в том, что эта часть кремлевской камарильи, которая инициирует антицерковные кампании в обществе - я уверен - является и главным инициатором и проводником нынешней политики по разрушению в России образования и науки. Ну а все наши системные и несистемные либералы просто являются отростком этой властной группировки - то есть просто выполняют заказ сверху.  

Оригинал взят у [livejournal.com profile] eriklobakh в С РПЦ борется Кремль
Оригинал взят у [livejournal.com profile] ingwar_lj в С РПЦ борется Кремль


Высказанная Юлией Юзик версия о том, что кампанию против РПЦ инициировали в Кремле, показавшаяся мне интересной, но, тем не менее, несколько надуманной, получила неожиданное подтверждение. Вот выдержки из интервью Александра Невзорова июньскому Rolling Stone:

Во время одного из эфиров, рассказывая об истоках вашей антиклерикальной деятельности, вы немного проболтались. «Началось все с того, - сказали вы, - что меня попросили полежать в окопе, пообещав, что скоро подойдет Красная Армия». Кто попросил?

Какой вы милый. Неужели вы и впрямь думаете, что я отвечу на этот вопрос?

Почему нет?

Я, конечно, законченный мерзавец, но друзей не сдаю. Даже если я, не называя фамилий, дам вам формулировки, с которыми меня попросили, вы легко догадаетесь о том, кто их автор.

В принципе, я и так догадываюсь.

А вот не надо. Пожалейте свою карьеру.

Давайте без фамилий. Повоевать с РПЦ вас попросили люди, близкие к администрации президента. Одновременно с этим Кремль дает церкви всё новые преференции. Почему?

Власть, конечно, тупа и слепа, но она не однородна. В Кремле есть еще люди, которые знают биологию, физику, понимают в исторических процессах и, учитывая то, что православие один раз уже угробило Россию, не хотят рецидива. С тем, что угробило, спорить бесполезно, потому что мы видим страну, которая в течение 760 лет была отдана в безраздельное пользование церкви и которая за это время не дала миру ни одного ученого, медика, естествоиспытателя, музыканта или живописца – вплоть до прихода Петра, который поотрывал попам бошки и лишил церковь влияния на образование. Мы отстаем от цивилизованного мира на сотни лет. То есть понятно, что путь гибельный, тупиковый. Сейчас РПЦ снова работает как негативная сила. Даже в таком декоративном и дешевом варианте она способна затормозить страну еще на несколько десятилетий. К тому же в связи с ее последней деятельностью к расколам по имущественному, социальному и национальным признакам добавился еще и раскол по религиозному – причем не только между верующими и атеистами, но и между верующими и верующими «не так». Мы видим, с какой омерзительной жестокостью церковь давит любых конкурентов, даже если они всего лишь иначе складывают пальчики или носят на голове кастрюли другого цвета.
<...>
А почему «полежать в окопе» попросили именно вас?
Read more... )

runo_lj: (Default)
Теория стоимости
О сущности денег
Теория денег

О стоимости денег. Критический обзор (1)
О стоимости денег. Критический обзор (2)
О стоимости денег. Критический обзор (3)
О стоимости денег. Критический обзор (4)
О стоимости денег. Критический обзор (5)
О стоимости денег. Критический обзор (6)
О стоимости денег. Критический обзор (7)
О стоимости денег. Критический обзор (8)
О стоимости денег. Критический обзор (9)
О стоимости денег. Критический обзор (10)
О стоимости денег. Критический обзор (11)
О стоимости денег. Критический обзор (12)
О стоимости денег. Критический обзор (13)
О стоимости денег. Критический обзор (14)
О стоимости денег. Критический обзор (15)
О стоимости денег. Критический обзом (16)

Предупреждаю сразу: у меня нет готовой теории относительно всех этих проблем. Относительно природы стоимости какая-то более-менее целостная система взглядов, которая у меня сформировалась при анализе этой проблемы у классиков политэкономии, у меня была, и поэтому, когда я начинал излагать свою систему взглядов на проблему природы стоимости, в целом у меня уже была достаточно ясная картина по этому вопросу. Приступая к анализу природы денег, я поставил перед собой вопрос о том, обладают ли деньги стоимостью, и о том, каким образом из насквозь субъективной природы стоимости возникает объективная мера стоимости. Вопросы были, а вот ответ пришлось искать по ходу самого исследования. Поэтому моя серия постов, посвященных сущности и теории денег, возможно, получилась несколько сумбурной, с отступлениями от темы, но чтобы ответить на поставленные вопросы, нужно было внимательно изучить проблему денег с разных точек зрения. Пусть это исследование денег получилось несколько бессистемным и затянутым, но теперь  - по крайней мере, для меня самого - природа денег вполне ясна. Относительно долга, процента и кредитных денег у меня тоже пока нет целостного системного взгляда, и ответы на многие вопросы придется искать в ходе самого исследования. Так что, вероятнее всего, дальнейшее изложение этих проблем также будет грешить отступлениями и некоторой бессвязанностью - то есть это будут скорее размышления и попытки нащупать суть проблемы, а также найти их решение, нежели изложение готовой целостной системы взглядов на эти проблемы. И ответы на многие вопросы должны быть найдены в ходе самого этого исследования.
***   
Начнем вот с какого вопроса. Мы видели, что природа стоимости насквозь субъективна, и видели, как из необходимости регулярного обмена возникла объективная мера стоимости - деньги. Пусть сама стоимость денег оставалась переменной и зависимой от экономической конъюнктуры величиной, но с помощью этой величины стоимости денег уже можно было измерять не только меновую объективную стоимость всех прочих товаров, но и субъективные величины потребительской и трудовой стоимости. Теперь, оценивая величину потребительской стоимости какого-либо товара для себя - вина, хлеба, шерсти, горшков, -  любой субъект мог выразить эту субъективную величину потребительской стоимости в объективных денежных единицах, то есть привести свою субъективную систему и масштаб ценности в соответствие с объективной шкалой стоимости. Чему равна потребительская стоимость 10 кг хлеба? До появления денег эта субъективная величина оставалась достоянием только самого субъекта, и выразить ее в объективной форме субъект мог только через какое-то количество своего собственного товара в момент обмена - при том, что происходило это на основании оценки такой же субъективной величины трудовой стоимости своего товара.

Теперь, с появлением денег как объективной шкалы стоимости, любой субъект на вопрос, какова субъективная величина потребительской стоимости для него 10 кг хлеба, может дать вполне ясный ответ: она равна такому-то количеству денег (именно такое количество денег он готов заплатить за эти 10 кг хлеба). И эта величина, выраженная в деньгах, теперь понятна и определена и для всех прочих субъектов, так как все величины стоимости теперь приведены к единой шкале, к единой системе измерения стоимостей. Деньги позволяют легко и беспрепятственно приводить все эти субъективные величины стоимости к одной шкале и, соизмеряя свои субъективные величины стоимости по этой единой шкале стоимости денежных единиц, проводить обмен товарами.

Но допустим теперь, что у некоего субъекта есть теперь какое-то количество потребительской стоимости - скажем, вина, которое он только что обменял на какое-то количество своего товара, и какое-то количество денег. Потребительская стоимость вина для него, как и всякого прочего товара, определяется по закону насыщения (закону падения предельной полезности), о котором мы уже неоднократно говорили (графически действие этого  закона мы уже иллюстрировали ранее). Мы можем утверждать, что потребительская стоимость каждой дополнительной единицы вина по мере роста количества вина будет для него уменьшаться (хотя, конечно, общая потребительская стоимость всего вина, всего его количества будет возрастать). А что насчет денег? Будет ли уменьшаться субъективная ценность отдельного рубля по мере увеличения количества рублей у данного субъекта? Распространяется ли закон падения полезности на деньги, на эту объективную форму стоимости? И если да - то каким образом это проявляется и что из этого следует? А если нет - то почему существует такое исключение (ведь, как мы уже установили, деньги по сути являются только специфическим, но все же товаром)? 

Вот на этот вопрос нам и нужно будет ответить в первую очередь.
runo_lj: (Default)
Прежде всего, посмотрим, как на поставленный ниже вопрос отвечают классики политэкономии. Само представление о субъективной природе стоимости и о зависимости ее величины от количества имеющегося блага впервые в виде развернутой теории стоимости появилось у т.н. австрийцев и маржиналистов. Что же думает по поводу денег, скажем, товарищ Бем-Баверк - один из наиболее видных представителей этой школы: меняется ли величина субъективной стоимости денег для их обладателя в зависимости от количества имеющегося у него лавэ? Вначале, доказывая правильность своей теории, Бем-Баверк вполне определенно отвечает, что да, меняется:

Положение, в силу которого высота предельной пользы определяется отношением между потребностями и средствами их удовлетворения, дает материал для множества выводов практического характера, которые должны быть рассмотрены в обширном сочинении о ценности. Я ограничусь здесь указанием на два вывода, которыми нам придется воспользоваться впоследствии, при изложении теории объективной меновой ценности. Прежде всего так как отношения между потребностями и средствами их удовлетворения бывают чрезвычайно неодинаковы в отдельных случаях, то одна и та же вещь может представлять для различных лиц совершенно неодинаковую субъективную ценность - обстоятельство, без которого вообще не могли бы совершаться никакие меновые сделки. Далее, одни и те же количества материальных благ при прочих равных условиях представляют неодинаковую ценность для богатых и бедных, и притом для богатых ценность меньшую, для бедных - большую. В самом деле, так как богатые в гораздо большей степени обеспечены всеми родами материальных благ, то удовлетворение простирается у них до потребностей наименее важных, и потому увеличение или сокращение в удовлетворении потребностей, связанное с приобретением или утратой одного экземпляра, не имеет для них большого значения; для бедных же, которые и вообще могут удовлетворять лишь самые настоятельные свои нужды, каждый экземпляр материальных благ представляет огромную важность. И действительно, опыт показывает, что бедный человек относится к приобретению вещи как к радостному событию, а к ее утрате - как к несчастью, тогда как богатый к тем же самым приобретениям и утратам относится совершенно равнодушно. Сравните, например, душевное состояние бедного писца, который, получив первого числа свои 30 флоринов месячного жалованья, теряет их по дороге домой, с душевным состоянием миллионера, потерявшего такую же сумму. Для первого эта потеря означает тяжелые лишения в течение целого месяца, для последнего - в крайнем случае отказ от какого-нибудь ненужного расхода [развиваемым в тексте положениям нисколько не противоречит тот факт, что одни и те же вещи богатые нередко оценивают относительно, т. е. на деньги, выше, чем бедные: ведь для богатых и деньги представляют абсолютно меньше ценности, нежели для бедных]

Как видим, Бем-Баверк здесь вполне отчетливо говорит не просто о каких-то материальных благах, а именно о деньгах, и распространяет закон падения предельной полезности и на деньги тоже. Особенно ясно это видно из замечания в скобках, где объясняется, почему богач готов заплатить за какую-то вещь больше, чем человек победнее - возможно, вовсе не потому, отвечает Баверк, что субъективная ценность этой вещи для богача выше, чем для человека победнее, а потому, что сами деньги для богача имеют меньшую субъективную ценность, а стало быть, он легче с ними расстается и готов выложить их в большем количестве за ту же самую вещь, чем человек, у которого этих денег поменьше.

Что ж, здесь Баверк очень последователен, и его рассуждения выглядят здраво и логично. Далее он продолжает гнуть ту же линию, объясняя цену предложения субъективной ценностью денег для продавца:
По моему глубокому убеждению, самый простой, самый естественный и, наконец, самый плодотворный взгляд на обмен и цену получается тогда, когда мы рассматриваем образование цены как образование равнодействующей существующих в обществе оценок. Это не сказка, это живая действительность. Прежде всего в процессе образования цен действуют настоящие силы - силы, конечно, не физические, а психические. Такого рода силами являются желания: желание получить товар со стороны покупающих, желание получить деньги за товар со стороны продающих. Интенсивность этой силы измеряется, естественно, величиной той пользы, которой ожидает человек от приобретения желаемой вещи, величиной той выгоды, какую представляет данная вещь с точки зрения его благополучия, следовательно (абсолютной) величиной той субъективной ценности, какую он придает этой вещи. Рынок же представляет собой такое место, где желание приобрести вещь, принадлежащую другому, может выразиться в общепризнанной, законной форме.
Тот же ход мысли мы находим и дальше:

Отсюда вытекает несколько выводов, которые имеют слишком важное значение для того, чтобы о них можно было не упомянуть здесь. Очевидно, что высокая цифра оценки может быть в одинаковой степени и результатом особенно высокой оценки товара, и результатом очень низкой оценки денег. Оценочная цифра 200 гульденов, например, получится как в том случае, когда известное лицо оценивает лошадь в 2000 и при этом один гульден в 10 единиц какой-нибудь идеальной меры, так и в том случае, когда это лицо оценивает лошадь только в 20, а один гульден в то же время только в 1/10 такой единицы. Отсюда следует прежде всего, что наиболее сильные по своей обменоспособности покупатели, оценивающие товар всего выше, отнюдь не совпадают непременно с теми лицами, для которых товар, составляющий предмет их желаний, имеет наибольшее действительное значение с точки зрения благополучия, напротив, в состав их входят частью люди, которым товар в самом деле крайне необходим, частью же и такие лица, которые не чувствуют настоятельной нужды в товаре, но для которых зато и деньги не имеют большой ценности. Наоборот, ряды наиболее сильных по своей обменоспособности продавцов наполняются не только лицами, которые очень легко могли бы обойтись без продаваемого товара, но и такими лицами, для которых сам товар их представляет высокую ценность, но которым еще настоятельнее нужны деньги.

То есть высокую цену спроса Баверк объясняет как большой (в нашей терминологии) потребительской ценностью товара для покупателя, так и низкой субъективной ценностью денег для покупателей. Ну, некуда людям деньги девать, вот они и кидаются ими направо и налево. Здесь Баверк так же настойчиво и непоколебимо следует своей теории субъективной стоимости, но выводы, к которым он в итоге приходит, уже начинают слегка напрягать. Но то, что конечная величина цены (меновой стоимости) зависит от субъективной ценности денег для покупателей и продавцов, Баверк формулирует открытым текстом:   

После этого длинного отступления возвратимся к непосредственному предмету нашего исследования. Если в нашей схеме факторов мы поставим на место сложного фактора "цифра оценки" те элементы, на которые он разлагается, то получим следующие шесть факторов, которыми определяется высота цены:

1) число желаний или требований, относящихся к товару;
2) абсолютная величина субъективной ценности товара для покупателей;
3) абсолютная величина субъективной ценности денег для покупателей;
4) количество товара, предназначенное для продажи;
5) абсолютная величина субъективной ценности товара для продавцов;
6) абсолютная величина субъективной ценности денег для продавцов.

Но вот здесь, в этой же главе, до Баверка, -  когда он пытается понять, от чего зависит субъективная ценность денег для продавцов и покупателей, и объяснить некоторые нестыковки,  - наконец, начинает доходить, что субъективная ценность денег вовсе не зависит только от их количества у их обладателя:
6. Субъективная ценность денег для продавцов. К этому фактору приложимо в общем все, что мы говорили выше относительно субъективной ценности денег для покупателей. Только у продавцов еще чаще, чем у покупателей, наблюдается то явление, что ценность, какую имеют в их глазах деньги, определяется не столько общим имущественным положением их, сколько специальными нуждами в наличных деньгах. Производители и купцы, которым необходимы более или менее значительные суммы для неотложных платежей или которым угрожает банкротство, придают в подобные моменты особенно высокую ценность деньгам; благодаря этому в случае надобности они уступают свои товары по очень низким ценам. Этим и объясняется необычайно низкий уровень цен на товары, существующий при спешных вынужденных продажах, вообще во время кризисов и т. д.

Наконец, в некотором родстве с только что рассмотренным случаем находится тот случай, когда покупатель оценивает товар не по его потребительной ценности, а по его (субъективной) меновой ценности. Так бывает постоянно, когда товар покупается с целью перепродать его. Хлебный торговец, например, покупающий у крестьянина пшеницу, или банкир, покупающий на бирже ценные бумаги, оценивают покупаемую вещь исключительно по той денежной сумме, которую они могут выручить за нее при перепродаже ее на другом рынке (за вычетом, конечно, провозной платы и торговых расходов).
Проще говоря, до Баверка начинает доходить, что для продавца и покупателя деньги могут служить только средством обмена, и, купив или продав свой товар за какую-то сумму денег, они оценивают субъективную ценность денег для себя вовсе не по их количеству у себя в кармане, а по ценности того другого товара, который они смогут купить в дальнейшем. Но поскольку стоимость этого другого товара также будет зависеть от субъективой ценности денег для продавца и покупателя, Баверк попадает в замкнутый круг. Повертевшись немного в этому кругу и наплев кучу ненужных глупостей, Баверк, наконец, выбирается на свою дорожку и с упорностью барана продолжает свой путь:

Но то же самое может случиться и при денежных ценах. Предположим, например, что у государства, в котором существует бумажное денежное обращение, происходит конфликт с другими державами. Опасаясь, что благодаря войне бумажные деньги обесценятся, покупатель стремится заблаговременно сбыть имеющиеся у него денежные знаки, которым грозит обесценение. Это стремление может побудить его предложить за земельный участок или за дом более высокую денежную сумму. Очевидно, что причина повышения цены заключается в данном случае не в изменении ценности земельного участка или дома и не в изменении платежеспособности покупателя, а всецело в понижении той ценности, какую придает покупатель бумажным деньгам.

Далее, всем известен тот факт, что легкомысленные люди, моты и т. д. любят нередко бросать деньги горстями даже за самые бесполезные на свете вещи, или, выражаясь на нашем техническом языке, что на множество вещей, попадающихся им на глаза, они предъявляют очень интенсивный спрос. На чем же основывается эта интенсивность? Разумеется, не на высокой субъективной ценности, какую имеет в их глазах товар: ведь они платят большие суммы денег даже и за такие вещи, которые им совсем некуда девать, которые, следовательно, не могут представлять для них высокой потребительной ценности. Очевидно также, что интенсивность спроса не зависит в данном случае и от крайне высокой платежеспособности покупателей, так как эти лица зачастую предаются самому бешеному мотовству именно тогда, когда их состояние уже растрачено и они запутались в долгах. Очевидно, что настоящая причина рассматриваемого явления заключается в легкомысленном отношении этих людей к деньгам, которые представляют в их глазах ничтожную ценность.


То есть и дальше начинает нам объяснять, что ценность денег зависит от субъективной их оценки. Более того, Баверк, не желая расстаться с главной идеей своей теории, продолжает настаивать, что субъективная ценность денег зависит главным образом от их количества в кармане:  

Указывая несколько пунктов, в которых теория платежеспособности оказывается неверной, я охотно признаю, однако же, что по отношению к преобладающему большинству случаев она оказывается с внешней стороны вполне верной. В самом деле, для того чтобы доказать ее неверность на практических примерах, мне пришлось обратиться к анализу случаев не совсем обыкновенных. Весьма поучительно выяснить причину такого явления. Она заключается в том, что платежеспособность, правильнее говоря - зажиточность, служит хотя и не единственным, однако важнейшим фактором определения ценности денег. Как мы уже знаем, при прочих равных условиях деньги представляют для богатых людей низкую, а для бедных - высокую субъективную ценность. Поэтому вполне естественно, что наиболее сильные, по своей платежеспособности, вернее наиболее состоятельные, лица оказываются вместе с тем такими, которые готовы дать за товар наиболее высокую сумму денег. Следовательно, отношение старой теории к истине можно вкратце определить так: вместо самой причины она указывает причину причины. Теория указывает важную причину, потому-то в очень многих случаях она и соответствует действительности, но она указывает лишь одну из нескольких причин и потому оказывается иногда неверной. Полная истина заключается в том, что интенсивность спроса, кроме ценности товара, зависит еще от ценности вещи, в которой выражается цена в глазах покупателя. Если, далее, мы захотим точнее определить самый этот момент, то важнейшей вторичной причиной можно назвать имущественное положение покупателей.
Потом, говоря о цене предложения, Баверк вспоминает об издержках:
Интенсивность предложения, или, точнее говоря, тот уровень цены, до которого склонен и может опуститься продавец, определяется, как мы видели, одновременным действием двух моментов: 1) ценности, какую имеет в глазах продавца получаемая в обмен на товар вещь, и 2) ценности, какую имеет в глазах продавца отдаваемый товар. Продавец удовольствуется тем меньшим количеством денег или вообще вещи, в которой выражается цена товара, чем выше в его глазах ценность денег или вообще вещи, в которой выражается цена товара, и чем меньшую ценность представляет для него товар в случае, если он останется у него в руках. Сущность и значение первого из этих двух факторов господствующая теория объясняет вполне правильно, сущность и значение второго - уже не совсем правильно; но к этим двум факторам она присоединяет еще третий, в данном случае совершенно не подходящий, а именно издержки производства товара.
Далее Баверк долго и путанно объясняет, почему издержки ни на что не влияют и их нельзя рассматривать как причину формирования рыночной цены, - несмотря на то, что чаще всего цена оказывается равна именно издержкам. Наконец, окончательно запутавшись сам и запутав всех остальных, и поняв, что он несет полную ахинею, которая принимает уже совершенно неприличный вид, Баверк выбрасывает белый флаг, но своего поражения не признает.
Я кончаю, хотя следовало бы сказать еще очень многое. Никто лучше меня самого не видит тех пробелов, которыми страдает моя работа. Да я совсем и не имею претензии дать полное изложение теории ценности и цены, теории субъективной и объективной ценности. Самое большее, на что я могу рассчитывать, - это то, что мне удалось наметить тот путь, который, по моему глубокому убеждению, ведет к полной и стройной теории.    
Аминь.
runo_lj: (Default)
По большому счету, Бем-Баверк был первым и единственным теоретиком, кто столь отчетливо поставил вопрос о субъективной ценности денег и кто его столь подробно рассматривал (не поставить его он просто не мог). Все последующие экономисты вне австрийской школы (по крайней мере, из крупных и из тех, кого я читал)  - несмотря на то, что они в целом приняли субъективную теорию ценности и маржинализм - старались этого вопроса вовсе не касаться и откровенно избегали. Муки Бем-Баверка были столь невыносимы, а его круговерчения вокруг этого вопроса были столь безвыходны и безнадежны, что в дальнейшем экономисты, не желая повторить путь Бем-Баверка, предпочитали просто делать вид, что такого вопроса для экономической теории не существует.

Вот, скажем, Альфред Маршалл - еще один крупнейший теоретик, основатель неоклассической школы и всей современной экономикс. Старый английский лис не задается лишними вопросами о природе стоимости и денег и прямиком направляется на рынок излюбленного колониального напитка англичан  - чая. А там, конечно, все уже выражено в фунтах стерлингов, шиллингах и пенсах - то есть в деньгах. Маршалл просто берет эти цены и начинает строить свою теорию  - так, как будто цены и деньги есть нечто столь же понятное и известное, как вечерний церемониал британской королевы.

Но не ответить на вопросы, которые прозвучали у Бем-Баверка и об которые сам Бем-Баверк вдребезги разбил себе лоб, или хотя бы сделать вид, что он на них отвечает, Маршалл, конечно, не может - ибо он выстраивает целостную экономическую систему. И полное игнорирование всех этих вопросов означало бы со стороны Маршалла признание, что его теория либо методологически несостоятельна, либо не может ответить на эти далеко не праздные для экономической теории вопросы. Поэтому уже в самом начале, где Маршалл формулирует методологические принципы своей теории, он этот вопрос затрагивает. Вот что он пишет о субъективной природе стоимости:

Важно отметить, что экономист не берется измерять любую субъективную склонность саму по себе, да еще непосредственно; он производит лишь косвенное ее измерение через ее проявления. Никто не в состоянии точно сопоставить друг с другом и соизмерить даже свои собственные душевные порывы в разные периоды времени. И уж, конечно, никто не в состоянии измерить душевные порывы другого человека иначе, как лишь косвенно и предположительно по их последствиям. Разумеется, одни склонности человека относятся к высшим сторонам его натуры, другие — к ее низменным сторонам; следовательно, они различны по своему характеру. Но даже если мы сосредоточим наше внимание лишь на однопорядковых физических удовольствиях и тяготах, то обнаружим, что их можно сравнивать лишь косвенно по их результатам. По существу, даже и такое сравнение является до известной степени предположительным, если только эти желания и тяготы не возникают у одного и того же лица в одно и то же время.

Например, удовольствие, получаемое от курения двумя лицами, невозможно сравнивать непосредственно, так же как нельзя его сравнивать даже и в том случае, когда его получает одно и то же лицо в разное время. Но если перед нами человек, выбирающий, на что именно потратить несколько пенсов — на покупку сигары или чашки чая или на извозчика, чтобы не идти домой пешком, — то мы придерживаемся обычной процедуры и утверждаем, что он ожидает от каждой из этих альтернатив равного удовольствия.

Следовательно, если мы хотим сравнивать даже различные виды удовлетворения естественных потребностей, нам приходится делать это не прямо, а косвенно, посредством стимулов, которые побуждают к деятельности. Если желание получить одно или другое из двух удовольствий заставит разных людей, находящихся в одинаковом материальном положении, затратить на каждое из них ровно час дополнительного труда или же побудит разных людей, принадлежащих к одному и тому же классу и располагающих одинаковым состоянием, заплатить за каждое из них один шиллинг, то мы можем считать, что эти два удовольствия с точки зрения нашей задачи равны между собой, поскольку желание получить их порождает у лиц, находящихся в одинаковых условиях, равные по силе побудительные стимулы к действию.    

Итак, Маршалл признает, что проблема субъективности природы стоимости существует. А стало быть, такая проблема существует и относительно денег.

Даже для одного и того же человека один шиллинг может в разное время обеспечивать получение удовольствия (или иного рода удовлетворения) неодинакового объема либо потому, что у него слишком много денег, либо потому, что вкусы его меняются! На людей одинакового происхождения и внешне похожих друг на друга одни и те же события часто оказывают совершенно различное воздействие. Например, когда группу городских школьников отправляют на воскресный день в деревню, то едва ли даже два из них получают от этого равное по восприятию и по силе наслаждение. Одна и та же хирургическая операция причиняет разным людям боль разной степени. Из двух родителей, каждый из которых, насколько можно судить, наделен равной родительской любовью, один будет испытывать гораздо большую скорбь, чем другой, по поводу потери любимого сына. Некоторые люди, вообще не очень впечатлительные, тем не менее особенно падки на какие-либо виды удовольствия или чувствительны к каким-либо видам страданий. В свою очередь различия в натуре и образовании делают одного человека намного более склонным к удовольствиям или тяготам, чем другого.

Поэтому было бы неправильно утверждать, что любые два человека с равным доходом извлекают из его употребления одинаковую пользу или что они испытывают одинаковое огорчение от его равного уменьшения. Хотя при взимании налога в размере 1 ф.ст. с двух людей, имеющих годовой доход в 300 ф.ст., каждый из них отказывается от равного 1 ф.ст. удовольствия (или иного рода удовлетворения), от которого ему проще всего отступиться, т.е. каждый из них отказывается от того, что составляет для него ровно 1 ф.ст., все же сама степень удовлетворения, от которого они отказываются, может и не быть совершенно одинаковой.


Правильно. То есть деньги (даже в одинаковых количествах), как и все прочие блага и товары, имеют для разных людей разную субъективную ценность. Как же Маршалл решает эту проблему, с которой так сильно намучался несчастный Бем-Баверк? А очень просто:

Тем не менее когда мы берем средние показатели, достаточно представительные, чтобы нейтрализовать особенности отдельных индивидуумов, тогда деньги, которые люди с равным доходом отдают ради получения какой-либо пользы или избежания какого-либо вреда, служат надлежащей мерой этой пользы или вреда. Если из тысячи людей, проживающих в Шеффилде, и другой тысячи в Лидсе каждый получает годовой доход в 100 ф.ст. и облагается налогом в 1 ф.ст., то можно быть уверенным, что причиняемые этим налогом потеря удовольствия или иного рода урон в Шеффилде окажутся примерно такими же, как и в Лидсе, а все, что повысит доходы каждого на 1 ф.ст., предоставит в обоих городах возможность получить эквивалентное удовольствие или иного рода пользу. Вероятность этого становится еще большей, если все указанные люди являются взрослыми мужчинами, принадлежащими к одной профессии, т.е., скорее в сего, обладающими примерно одинаковыми чувствительностью и темпераментом, вкусами и образованием. Не намного уменьшится эта вероятность, если мы за единицу примем семью и будем сравнивать потери удовольствия, проистекающие от сокращения на 1 ф.ст. годового дохода в 100 ф.ст. каждой из тысячи семей в каждом из двух указанных городов.

Опа! То есть всю проблему Маршалл немедленно переводит в область статистики и больших чисел. Да, признает Маршалл, потребности и субъективная оценка одних и тех же благ у всех людей разная. Но если мы возьмем много людей - то мы получим, что она у всех примерно одинаковая (особенно если мы будем считать, что все это мужчины одного возраста, профессии, образования и с одними и теми же вкусами и темпераментом).

Очевидно, что Маршалл здесь просто уходит от ответа и подменяет вопрос. А если говорить откровенно - просто мухлюет. Мы спросили у Маршалла: как будет влиять различие в субъективных оценках людей одних и тех же благ и денег на экономику? Маршалл нам отвечает: никак, такой проблемы, если мы возьмем много людей, просто не существует. Как же так? - спрашиваем мы Маршалла - Ведь то, что вы говорите, по сути означает, что чем больше мы берем людей, тем более "одинаковыми" они становятся. А из этого следует, что если мы возьмем очень много людей, они все будут ходить в одинаковых штанах, в одинаковой обуви, иметь одинаковые вкусы и предпочтения  в еде и во всем остальном. Но ведь это очевидно не так! И сколько бы много мы ни взяли людей  - различие в их вкусах и субъективных оценках благ никуда не исчезнет. Скорее наоборот - этого разноообразия станет еще больше (если, конечно, мы говорим не о концлагере, где одинаковость вкусов насаждается насильственно). И только благодаря этому и существует спрос на разные товары - причем этот спрос в Шеффилде и Лидсе может сильно отличаться, даже если доходы у всех равны.

Например, если мы возьмем несколько человек, то, вероятно, часть из них будет больше любить апельсиновый сок, чем яблочный и виноградный - а следовательно,  и ценить его выше. Часть из них будет больше ценить яблочный сок, а часть - виноградный. И теперь мы можем увеличить количество людей до 100, 1000, 10 000 - но это разнообразие во вкусах никуда не денется, и мы все равно найдем людей (примерно около трети в каждой группе), которые будут предпочитать какой-то один сок двум другим. И это нисколько не зависит от того, как велика группа этих людей. Конечно, это разнообразие во вкусах будет между этими группами уравниваться, и в итоге мы получим, что три вида сока у всех людей вместе будут пользоваться примерно одинаковой популярностью - треть будет предпочитать одно, треть - другое, а треть - третье. Но причем здесь статистика и большие числа? Если такое разообразие вкусов существует - оно будет наблюдаться, независимо от того, сколько людей будет в такой группе.

Если же мы говорим о субъективной оценке разными людьми одного и того же количества денег, то, очевидно, субъективная ценность денег (1 ф. ст.) у них будет сильно зависеть от того, сколько им приходится тратить. И если цены в Шеффилде и Лидсе на отдельные товары или целую группу товаров и услуг по каким-то причинам отличаются (скажем, стоимость жизни в Лидсе несколько выше, чем в Шеффилде, так как там проживает больше зажиточных людей), то и субъективная ценность 1 ф.ст. для жителей Лидса будет выше, чем для жителей Шеффилда при одинаковом уровне доходов. И это опять-таки никак не зависит от того, насколько большую группу людей мы возьмем - скорее уж наборот, чем более представительней будут эти группы жителей Шеффилда и Лидса с одинаковым доходом, тем более выраженной будет их различие в оценке 1 ф.ст. 

Маршалл даже не понимает (или делает вид, что не понимает), в чем состоит проблема, и пытается просто замаскировать ее за общими отсылками к большим числам, которые якобы что-то уравнивают и усредняют. Но что и как здесь усредняется  - Маршалл нам не объясняет. Не объясняет потому, что никакого усреднения здесь как раз не может произойти. 


Ну а что будет, если даже по доходам люди будут различаться - то есть какова будет субъективная ценность денег для людей с разным уровнем дохода и как это проявится в экономике? Послушаем, что нам скажет по этому поводу товарищ Маршалл.      


Далее следует принять в расчет тот факт, что для уплаты определенной цены за какое-либо благо бедному человеку потребуется более сильный побудительный мотив, чем богатому. Один шиллинг служит мерой меньшего удовольствия или иного рода удовлетворения для богатого, нежели для бедного. Богатый человек, думающий о том, потратить ли шиллинг на покупку одной-единственной сигары, сравнивает при этом возможность приобретения на этот шиллинг меньших удовольствий, чем бедный человек, прикидывающий, стоит ли ему потратить шиллинг на приобретение порции табака, которой ему хватит на целый месяц. Клерк с годовым жалованьем в 100 ф.ст. пойдет пешком на службу в более сильный дождь, чем клерк с годовым жалованьем в 300 ф.ст., так как стоимость проезда в трамвае или омнибусе представляет для первого большую пользу, чем для второго. Если менее состоятельный клерк потратит деньги на проезд, он впоследствии более остро ощутит на себе их нехватку, нежели высокооплачиваемый клерк. Польза, измеряемая стоимостью проезда, представляется бедному служащему большей, чем она представляется состоятельному.

Но значение и этой причины погрешностей уменьшается, когда мы в состоянии оценивать действия и побудительные мотивы больших групп людей. Если нам, например, известно, что в результате банкротства банка жители Лидса потеряли 200 тыс.ф.ст., а жители Шеффилда лишь 100 тыс.ф.ст., мы с уверенностью можем предполагать, что страдания, причиненные населению Лидса, примерно вдвое больше страданий, причиненных населению Шеффилда; разумеется, это справедливо только в том случае, если у нас нет каких-либо особых оснований полагать, что вкладчики банка, проживающие в первом из этих городов, принадлежат к более богатому классу, чем вкладчики, проживающие в другом, или же если вызванное крахом банка сокращение занятости не приняло такие необычные масштабы, что оно легло тяжким бременем на трудящиеся классы обоих городов.

Гораздо большее количество явлений, с которыми имеет дело экономическая наука, почти в равных пропорциях оказывает воздействие на все различные классы общества. Поэтому, когда денежные меры счастья, порожденного двумя событиями, равны, тогда вполне обоснованно и в соответствии с общепринятой практикой можно считать, что в обоих случаях счастье эквивалентно. Далее, поскольку деньги, очевидно, предназначаются на высшие жизненные цели примерно в равных пропорциях любыми двумя большими группами людей, выбранными без какой-либо предвзятости в любых двух частях западного мира, то существует даже prima facie вероятность того, что равные приращения их материальных ресурсов породят также примерно равные приращения благоденствия и подлинного прогресса рода человеческого.

Бу-га-га. Это уже даже не жульничество, а откровенное мошенничество. Маршалл сначала утверждает, что для людей разного достатка одни и те же деньги будут иметь разную субъективную ценность (отрицать  это и в самом деле трудно). А потом Маршалл говорит, что если мы возьмем много людей, то ценность для них денег будет одинакова. И чтобы хоть как-то дезавуировать откровенную абсурдность этих своих положений и сбить нас с толку, Маршалл подсовывает нам пример, когда люди одного достатка теряют разную сумму. Но мы ведь не спрашивали о субъективной оценке разных количеств денег людьми одного положения. Мы спрашивали о субъективной оценке одних и тех же денег людьми разного материального положения. И поначалу Маршалл делает вид, что отвечает именно на этот вопрос, а потом вдруг подсовывает нам совершенно другой пример и сравнивает субъективную оценку разных количеств денег людьми одного материального положения! И все это под какие-то непонятно к чему притянутые рассуждения о "благоденствии и подлинном прогрессе рода человеческого" - которые, видимо, призваны просто психологически сделать нас менее критичными и лишний раз сбить с толку!  

Это просто возмутительно! То, что делает Маршалл - иначе, как откровенным мошенничеством и жульничеством, назвать невозможно. Маршалл совершенно сознательно занимается запудриванием мозгов, подменяя вопросы и понятия. Это было бы понятно и простительно, если бы речь шла о каком-нибудь заштатном пропагандисте - именно в этом и состоит их работа, и использование подобных приемов составляет суть всего их ремесла. Но Маршалл делает то же самое - и совершенно очевидно, что делает он это абсолютно сознательно - в своем фундаментальном труде по экономической теории! То есть в труде, претендующим на некую научность! Но использование подобных приемов в науке просто недопустимо - за такие фокусы просто бьют по лицу и изгоняют вон из науки навсегда как шарлатана и проходимца!

А уж утверждения Маршалла, что экономические явления (рост цен, банкротство банков, инфляция) "в равных пропорциях оказывает воздействие на все различные классы общества", выглядит просто как издевательство! Ибо совершенно очевидно, что последствия всех этих явлений для разных по уровню доходов групп населения будут разными, и, конечно, негативные явления более всего и болезненнее всего будут сказываться для неимущих и среднего класса, нежели для класса богачей.
  
Page generated Jul. 5th, 2025 07:06 pm
Powered by Dreamwidth Studios