По большому счету, Бем-Баверк был первым и единственным теоретиком, кто столь отчетливо поставил вопрос о субъективной ценности денег и кто его столь подробно рассматривал (не поставить его он просто не мог). Все последующие экономисты вне австрийской школы (по крайней мере, из крупных и из тех, кого я читал) - несмотря на то, что они в целом приняли субъективную теорию ценности и маржинализм - старались этого вопроса вовсе не касаться и откровенно избегали. Муки Бем-Баверка были столь невыносимы, а его круговерчения вокруг этого вопроса были столь безвыходны и безнадежны, что в дальнейшем экономисты, не желая повторить путь Бем-Баверка, предпочитали просто делать вид, что такого вопроса для экономической теории не существует.
Вот, скажем, Альфред Маршалл - еще один крупнейший теоретик, основатель неоклассической школы и всей современной экономикс. Старый английский лис не задается лишними вопросами о природе стоимости и денег и прямиком направляется на рынок излюбленного колониального напитка англичан - чая. А там, конечно, все уже выражено в фунтах стерлингов, шиллингах и пенсах - то есть в деньгах. Маршалл просто берет эти цены и начинает строить свою теорию - так, как будто цены и деньги есть нечто столь же понятное и известное, как вечерний церемониал британской королевы.
Но
не ответить на вопросы, которые прозвучали у Бем-Баверка и об которые сам Бем-Баверк вдребезги разбил себе лоб, или хотя бы сделать вид, что он на них отвечает, Маршалл, конечно, не может - ибо он выстраивает целостную экономическую систему. И полное игнорирование всех этих вопросов означало бы со стороны Маршалла признание, что его теория либо методологически несостоятельна, либо не может ответить на эти далеко не праздные для экономической теории вопросы. Поэтому уже в самом начале, где Маршалл формулирует методологические принципы своей теории, он этот вопрос затрагивает. Вот что он пишет о субъективной природе стоимости:
Важно отметить, что экономист не берется измерять любую субъективную склонность саму по себе, да еще непосредственно; он производит лишь косвенное ее измерение через ее проявления. Никто не в состоянии точно сопоставить друг с другом и соизмерить даже свои собственные душевные порывы в разные периоды времени. И уж, конечно, никто не в состоянии измерить душевные порывы другого человека иначе, как лишь косвенно и предположительно по их последствиям. Разумеется, одни склонности человека относятся к высшим сторонам его натуры, другие — к ее низменным сторонам; следовательно, они различны по своему характеру. Но даже если мы сосредоточим наше внимание лишь на однопорядковых физических удовольствиях и тяготах, то обнаружим, что их можно сравнивать лишь косвенно по их результатам. По существу, даже и такое сравнение является до известной степени предположительным, если только эти желания и тяготы не возникают у одного и того же лица в одно и то же время.
Например, удовольствие, получаемое от курения двумя лицами, невозможно сравнивать непосредственно, так же как нельзя его сравнивать даже и в том случае, когда его получает одно и то же лицо в разное время. Но если перед нами человек, выбирающий, на что именно потратить несколько пенсов — на покупку сигары или чашки чая или на извозчика, чтобы не идти домой пешком, — то мы придерживаемся обычной процедуры и утверждаем, что он ожидает от каждой из этих альтернатив равного удовольствия.
Следовательно, если мы хотим сравнивать даже различные виды удовлетворения естественных потребностей, нам приходится делать это не прямо, а косвенно, посредством стимулов, которые побуждают к деятельности. Если желание получить одно или другое из двух удовольствий заставит разных людей, находящихся в одинаковом материальном положении, затратить на каждое из них ровно час дополнительного труда или же побудит разных людей, принадлежащих к одному и тому же классу и располагающих одинаковым состоянием, заплатить за каждое из них один шиллинг, то мы можем считать, что эти два удовольствия с точки зрения нашей задачи равны между собой, поскольку желание получить их порождает у лиц, находящихся в одинаковых условиях, равные по силе побудительные стимулы к действию.
Итак, Маршалл признает, что проблема субъективности природы стоимости существует. А стало быть, такая проблема существует и относительно денег.
Даже для одного и того же человека один шиллинг может в разное время обеспечивать получение удовольствия (или иного рода удовлетворения) неодинакового объема либо потому, что у него слишком много денег, либо потому, что вкусы его меняются! На людей одинакового происхождения и внешне похожих друг на друга одни и те же события часто оказывают совершенно различное воздействие. Например, когда группу городских школьников отправляют на воскресный день в деревню, то едва ли даже два из них получают от этого равное по восприятию и по силе наслаждение. Одна и та же хирургическая операция причиняет разным людям боль разной степени. Из двух родителей, каждый из которых, насколько можно судить, наделен равной родительской любовью, один будет испытывать гораздо большую скорбь, чем другой, по поводу потери любимого сына. Некоторые люди, вообще не очень впечатлительные, тем не менее особенно падки на какие-либо виды удовольствия или чувствительны к каким-либо видам страданий. В свою очередь различия в натуре и образовании делают одного человека намного более склонным к удовольствиям или тяготам, чем другого.
Поэтому было бы неправильно утверждать, что любые два человека с равным доходом извлекают из его употребления одинаковую пользу или что они испытывают одинаковое огорчение от его равного уменьшения. Хотя при взимании налога в размере 1 ф.ст. с двух людей, имеющих годовой доход в 300 ф.ст., каждый из них отказывается от равного 1 ф.ст. удовольствия (или иного рода удовлетворения), от которого ему проще всего отступиться, т.е. каждый из них отказывается от того, что составляет для него ровно 1 ф.ст., все же сама степень удовлетворения, от которого они отказываются, может и не быть совершенно одинаковой.
Правильно. То есть деньги (даже в одинаковых количествах), как и все прочие блага и товары, имеют для разных людей разную субъективную ценность. Как же Маршалл решает эту проблему, с которой так сильно намучался несчастный Бем-Баверк? А очень просто:
Тем не менее когда мы берем средние показатели, достаточно представительные, чтобы нейтрализовать особенности отдельных индивидуумов, тогда деньги, которые люди с равным доходом отдают ради получения какой-либо пользы или избежания какого-либо вреда, служат надлежащей мерой этой пользы или вреда. Если из тысячи людей, проживающих в Шеффилде, и другой тысячи в Лидсе каждый получает годовой доход в 100 ф.ст. и облагается налогом в 1 ф.ст., то можно быть уверенным, что причиняемые этим налогом потеря удовольствия или иного рода урон в Шеффилде окажутся примерно такими же, как и в Лидсе, а все, что повысит доходы каждого на 1 ф.ст., предоставит в обоих городах возможность получить эквивалентное удовольствие или иного рода пользу. Вероятность этого становится еще большей, если все указанные люди являются взрослыми мужчинами, принадлежащими к одной профессии, т.е., скорее в сего, обладающими примерно одинаковыми чувствительностью и темпераментом, вкусами и образованием. Не намного уменьшится эта вероятность, если мы за единицу примем семью и будем сравнивать потери удовольствия, проистекающие от сокращения на 1 ф.ст. годового дохода в 100 ф.ст. каждой из тысячи семей в каждом из двух указанных городов.
Опа! То есть всю проблему Маршалл немедленно переводит в область статистики и больших чисел. Да, признает Маршалл, потребности и субъективная оценка одних и тех же благ у всех людей разная. Но если мы возьмем много людей - то мы получим, что она у всех примерно одинаковая (особенно если мы будем считать, что все это мужчины одного возраста, профессии, образования и с одними и теми же вкусами и темпераментом).
Очевидно, что Маршалл здесь просто уходит от ответа и подменяет вопрос. А если говорить откровенно - просто мухлюет. Мы спросили у Маршалла: как будет влиять различие в субъективных оценках людей одних и тех же благ и денег на экономику? Маршалл нам отвечает: никак, такой проблемы, если мы возьмем много людей, просто не существует. Как же так? - спрашиваем мы Маршалла - Ведь то, что вы говорите, по сути означает, что чем больше мы берем людей, тем более "одинаковыми" они становятся. А из этого следует, что если мы возьмем очень много людей, они все будут ходить в одинаковых штанах, в одинаковой обуви, иметь одинаковые вкусы и предпочтения в еде и во всем остальном. Но ведь это очевидно не так! И сколько бы много мы ни взяли людей - различие в их вкусах и субъективных оценках благ никуда не исчезнет. Скорее наоборот - этого разноообразия станет еще больше (если, конечно, мы говорим не о концлагере, где одинаковость вкусов насаждается насильственно). И только благодаря этому и существует спрос на разные товары - причем этот спрос в Шеффилде и Лидсе может сильно отличаться, даже если доходы у всех равны.
Например, если мы возьмем несколько человек, то, вероятно, часть из них будет больше любить апельсиновый сок, чем яблочный и виноградный - а следовательно, и ценить его выше. Часть из них будет больше ценить яблочный сок, а часть - виноградный. И теперь мы можем увеличить количество людей до 100, 1000, 10 000 - но это разнообразие во вкусах никуда не денется, и мы все равно найдем людей (примерно около трети в каждой группе), которые будут предпочитать какой-то один сок двум другим. И это нисколько не зависит от того, как велика группа этих людей. Конечно, это разнообразие во вкусах будет между этими группами уравниваться, и в итоге мы получим, что три вида сока у всех людей вместе будут пользоваться примерно одинаковой популярностью - треть будет предпочитать одно, треть - другое, а треть - третье. Но причем здесь статистика и большие числа? Если такое разообразие вкусов существует - оно будет наблюдаться, независимо от того, сколько людей будет в такой группе.
Если же мы говорим о субъективной оценке разными людьми одного и того же количества денег, то, очевидно, субъективная ценность денег (1 ф. ст.) у них будет сильно зависеть от того, сколько им приходится тратить. И если цены в Шеффилде и Лидсе на отдельные товары или целую группу товаров и услуг по каким-то причинам отличаются (скажем, стоимость жизни в Лидсе несколько выше, чем в Шеффилде, так как там проживает больше зажиточных людей), то и субъективная ценность 1 ф.ст. для жителей Лидса будет выше, чем для жителей Шеффилда при одинаковом уровне доходов. И это опять-таки никак не зависит от того, насколько большую группу людей мы возьмем - скорее уж наборот, чем более представительней будут эти группы жителей Шеффилда и Лидса с одинаковым доходом, тем более выраженной будет их различие в оценке 1 ф.ст.
Маршалл даже не понимает (или делает вид, что не понимает), в чем состоит проблема, и пытается просто замаскировать ее за общими отсылками к большим числам, которые якобы что-то уравнивают и усредняют. Но что и как здесь усредняется - Маршалл нам не объясняет. Не объясняет потому, что никакого усреднения здесь как раз не может произойти.
Ну а что будет, если даже по доходам люди будут различаться - то есть какова будет субъективная ценность денег для людей с разным уровнем дохода и как это проявится в экономике? Послушаем, что нам скажет по этому поводу товарищ Маршалл.
Далее следует принять в расчет тот факт, что для уплаты определенной цены за какое-либо благо бедному человеку потребуется более сильный побудительный мотив, чем богатому. Один шиллинг служит мерой меньшего удовольствия или иного рода удовлетворения для богатого, нежели для бедного. Богатый человек, думающий о том, потратить ли шиллинг на покупку одной-единственной сигары, сравнивает при этом возможность приобретения на этот шиллинг меньших удовольствий, чем бедный человек, прикидывающий, стоит ли ему потратить шиллинг на приобретение порции табака, которой ему хватит на целый месяц. Клерк с годовым жалованьем в 100 ф.ст. пойдет пешком на службу в более сильный дождь, чем клерк с годовым жалованьем в 300 ф.ст., так как стоимость проезда в трамвае или омнибусе представляет для первого большую пользу, чем для второго. Если менее состоятельный клерк потратит деньги на проезд, он впоследствии более остро ощутит на себе их нехватку, нежели высокооплачиваемый клерк. Польза, измеряемая стоимостью проезда, представляется бедному служащему большей, чем она представляется состоятельному.
Но значение и этой причины погрешностей уменьшается, когда мы в состоянии оценивать действия и побудительные мотивы больших групп людей. Если нам, например, известно, что в результате банкротства банка жители Лидса потеряли 200 тыс.ф.ст., а жители Шеффилда лишь 100 тыс.ф.ст., мы с уверенностью можем предполагать, что страдания, причиненные населению Лидса, примерно вдвое больше страданий, причиненных населению Шеффилда; разумеется, это справедливо только в том случае, если у нас нет каких-либо особых оснований полагать, что вкладчики банка, проживающие в первом из этих городов, принадлежат к более богатому классу, чем вкладчики, проживающие в другом, или же если вызванное крахом банка сокращение занятости не приняло такие необычные масштабы, что оно легло тяжким бременем на трудящиеся классы обоих городов.
Гораздо большее количество явлений, с которыми имеет дело экономическая наука, почти в равных пропорциях оказывает воздействие на все различные классы общества. Поэтому, когда денежные меры счастья, порожденного двумя событиями, равны, тогда вполне обоснованно и в соответствии с общепринятой практикой можно считать, что в обоих случаях счастье эквивалентно. Далее, поскольку деньги, очевидно, предназначаются на высшие жизненные цели примерно в равных пропорциях любыми двумя большими группами людей, выбранными без какой-либо предвзятости в любых двух частях западного мира, то существует даже prima facie вероятность того, что равные приращения их материальных ресурсов породят также примерно равные приращения благоденствия и подлинного прогресса рода человеческого.
Бу-га-га. Это уже даже не жульничество, а откровенное мошенничество. Маршалл сначала утверждает, что для людей разного достатка одни и те же деньги будут иметь разную субъективную ценность (отрицать это и в самом деле трудно). А потом Маршалл говорит, что если мы возьмем много людей, то ценность для них денег будет одинакова. И чтобы хоть как-то дезавуировать откровенную абсурдность этих своих положений и сбить нас с толку, Маршалл подсовывает нам пример, когда люди
одного достатка теряют разную сумму. Но мы ведь не спрашивали о субъективной оценке разных количеств денег людьми одного положения. Мы спрашивали о субъективной оценке одних и тех же денег людьми разного материального положения. И поначалу Маршалл делает вид, что отвечает именно на этот вопрос, а потом вдруг подсовывает нам совершенно другой пример и сравнивает субъективную оценку разных количеств денег людьми одного материального положения! И все это под какие-то непонятно к чему притянутые рассуждения о "благоденствии и подлинном прогрессе рода человеческого" - которые, видимо, призваны просто психологически сделать нас менее критичными и лишний раз сбить с толку!
Это просто возмутительно! То, что делает Маршалл - иначе, как откровенным мошенничеством и жульничеством, назвать невозможно. Маршалл совершенно сознательно занимается запудриванием мозгов, подменяя вопросы и понятия. Это было бы понятно и простительно, если бы речь шла о каком-нибудь заштатном пропагандисте - именно в этом и состоит их работа, и использование подобных приемов составляет суть всего их ремесла. Но Маршалл делает то же самое - и совершенно очевидно, что делает он это абсолютно сознательно - в своем фундаментальном труде по экономической теории! То есть в труде, претендующим на некую научность! Но использование подобных приемов в науке просто недопустимо - за такие фокусы просто бьют по лицу и изгоняют вон из науки навсегда как шарлатана и проходимца!
А уж утверждения Маршалла, что экономические явления (рост цен, банкротство банков, инфляция) "в равных пропорциях оказывает воздействие на все различные классы общества", выглядит просто как издевательство! Ибо совершенно очевидно, что последствия всех этих явлений для разных по уровню доходов групп населения будут разными, и, конечно, негативные явления более всего и болезненнее всего будут сказываться для неимущих и среднего класса, нежели для класса богачей.