О природе прибыли

Современная экономическая наука - довольно жалкое зрелище. Смею утверждать, что за последние сто лет она не продвинулась ни на шаг. И связано это с тем, что экономическая наука по-прежнему лишена своей ясной и определенной аксиоматики  - то есть того, без чего любая наука не состоятельна. Экономисты забыли или перестали понимать, в чем состоит специфика их науки, они отмахаиваются от той неясности и неопределенности, которая до сих пор царит вокруг фундаментальных ее понятий - стоимости, природы товара и товарного обмена, природы денег и капитала. 

К началу 20 века  усилиями идеологизированных шарлатанов от либерализма и марксизма экономисты так запутались в фундаментальных экономических понятиях, что давно махнули рукой на все те проблемы, которые составляли суть экономических споров с момента зарождения этой наукой, и перешли на слепой подсчет и измерение. Что они измеряют и какие графики чертят - им теперь все равно. Математический аппарат универсален, и позволяет одинаково успешно обсчитывать и орбиту космического корабля, и движение электрона в вакуумной трубке, и температурные сезонные колебания в атмосфере при построении прогнозов погоды, и биохимическую реакцию на межклеточном уровне. Но физики, биологи и геологи понимают, в чем состоит специфика их науки. Они ясно понимают свой предмет и знают аксиоматику своей науки, четко осознавая пределы их знания и отличия модели от реальности. Математический аппарат для них - только инструмент, не более. 

Для современных адептов из economics математика - это и есть вся их наука. Им есть что считать и что измерять, и они радостно занимаются подсчетам и измерениями. Абсолютно не понимая, что именно они измеряют и подсчитавают. Какие-то деньги, акции, курсы, товары - а что все это такое, в чем состоит природа всех этих вещей?  - этого они не знают и знать не желают.       

Есть целый ряд заблуждений, связанных с тем, что считается, что экономисты рассматривают человека как рационального субъекта, у которого нет ни эмоций, ни жалости, ни сострадания. Но и в данном случае это мнение основано на недостатке информации: сегодняшняя экономическая наука исследует и отклонения от рациональности и эгоистичности.

И вот это допущение, сделанное сто с лишним лет назад, до сих пор и составляет все методологические богатство современной economics. Жалкое зрелище...

Вопрос на засыпку

Ну вот, например, такой вопрос: а какова, вообще говоря, природа прибыли? Современный адепт economics не только не ответит на этот вопрос, он даже не поймет, о чем его спрашивают. Для него прибыль - это математическое приращение, разница между двумя величинами. И все. "Было сто рублей - стало сто двадцать. Гы-гы. Это и есть прибыль. То чо совсем дурак, такие вопросы задавать?" - усмехнется адепт economics с какого-нибудь матмеха. Ну, еще, быть может, что-нибудь скажет о том, что экономисты различают бухгалтерскую прибыль и экономическую прибыль. Для понта.

На что я замечу, что если это и есть все, что может сегодня сказать economics о прибыли, то экономика ничем не отличается от бухгалтерии или статистического отдела при Госплане СССР. Там тоже сидели очкарики с матмеха и считали, считали, считали...

Между тем, вопрос-то этот совсем нетривиальный. Это тот самый вопрос, с которого экономика - когда она еще претендовала на звание настоящей серьезной науки, а не на непонятно чего, во что она превратилась - когда-то и начиналась. Помните, как назывался главный труд А. Смита? Вот именно - «Исследование о природе и причинах богатства народов».

В сущности, тот же вопрос находится и в центре "Капитала" Маркса. Маркс задался вопросом, откуда возникает капиталистическая прибыль. Как он на него ответил  - это отдельная тема для обсуждения, но важно, что даже Маркс понимал, что проблема существует, и что вопрос о происхождении прибыли вовсе не тривиален.

Из ничего не бывает ничего

В самом деле, если мы признаем, что деньги и прибыль и вся совокупность экономических отношений есть проявление естественного мира, а не  являются потусторонними феноменами, которые рождаются то ли в мистических опытах алхимии, то ли в результате каббалических заклинаний в темных вонючих углах синагоги - то именно в рамках естественнонаучной картины мира, с ее принципами, окончательно сформулированными в эпоху рационализма, мы и должны подходить к основным экономическим понятиям.

А главный закон естественнонаучной картины мира гласит, что из ничего не рождается ничего. Законы сохранения  - это фундаментальные законы мира. И мы либо их признаем, либо вливаемся в число чудаков, с завидным упорством изобретающих вечный двигатель. 

В этом смысле вопрос о происхождении прибыли уже вовсе не кажется тривиальным. "Было сто рублей - а стало сто двадцать, говоришь? А откуда взялись это новые двадцать рублей? Ограбил, поди, кого-нибудь? Нет? А откуда тогда? Нет-нет-нет. Не надо мне рассказывать, что ты их честно заработал. Законы бытия гласят, что если новые двадцать рублей каким-то образом оказались у тебя в кармане, то это всего лишь значит, что в чьем-то другом кармане эти самые двадцать рублей исчезли".

Собственно, Маркс именно так и ответил на этот  вопрос: капиталистическая прибыль - это результат грабежа, и ничего больше. Все остальное в его "Капитале" посвящено подробному исследованию процесса грабежа капиталистом рабочего - от момента найма до момента выдачи заработной платы. И по-своему Карл Маркс весьма убедителен: из ничего ничего не берется. И если до начала производственного цикла капиталист имел 100 фунтов, потратив 40 из них на пряжу, 20 - на веретено и 40 - на зарплату рабочим, а на выходе получил сукно, которые продает за 120 фунтов, то где-то произошло либо чудо, либо банальный грабеж. Но учитывая, что чудеса в капиталистической системе не слишком жалуют, Маркс приходит к единственному логичному выводу, возможному в рамках естественнонаучного мышления: капиталистичеcкая система - это система грабежа капиталистами рабочих. Не могут же капиталисты заниматься только грабежами таких же капиталистов?    

Именно так Маркс и рассуждает:    

 

Как ни вертись, а факт остаётся фактом: если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются неэквиваленты, тоже не возникает никакой прибавочной стоимости. Обращение, или товарообмен, не создаёт никакой стоимости.

 

Отсюда понятно, почему в нашем анализе основной формы капитала, той его формы, в которой капитал определяет собой экономическую организацию современного общества, мы пока совершенно не будем касаться наиболее популярных и, так сказать, допотопных форм капитала, т. е. торгового капитала и ростовщического капитала.

В собственно торговом капитале форма Д — Т — Д', купить, чтобы продать дороже, проявляется в наиболее чистом виде. С другой стороны, всё его движение протекает в пределах сферы обращения. Но так как из обращения самого по себе нет возможности объяснить превращение денег в капитал, образование прибавочной стоимости, то торговый капитал представляется невозможным, поскольку обмениваются эквиваленты; поэтому его существование может быть выведено лишь как результат двустороннего надувательства покупающих и продающих товаропроизводителей паразитически внедряющимся между ними купцом. В этом смысле Франклин говорит: «Война есть грабёж, торговля есть надувательство». Чтобы объяснить возрастание торгового капитала иначе чем простым надувательством товаропроизводителей, необходим длинный ряд промежуточных звеньев, которые здесь, где единственной нашей предпосылкой является товарное обращение и его простые моменты, пока ещё совершенно отсутствуют.

То, что мы сказали о торговом капитале, ещё в большей степени применимо к ростовщическому капиталу. В торговом капитале оба крайние пункта, — деньги, бросаемые на рынок, и возросшие деньги, извлекаемые с рынка, — связаны, по крайней мере, через посредство купли и продажи, опосредствованы движением обращения. В ростовщическом капитале форма Д — Т — Д' сокращена, крайние пункты соединяются без всякого посредствующего звена: Д — Д', деньги, обмениваемые на большее количество денег, — форма, противоречащая самой природе денег и потому необъяснимая с точки зрения товарообмена. Поэтому Аристотель говорит:

«Существует двоякого рода хрематистика: одна относится к торговле, другая к экономике; последняя необходима и достойна похвалы, первая основана на обращении и потому справедливо порицается (ибо она покоится не на природе вещей, а на взаимном надувательстве). Таким образом, ростовщичество справедливо ненавидимо всеми, ибо здесь сами деньги являются источником приобретения и употребляются не для того, для чего они были изобретены. Ведь они возникли для товарного обмена, между тем процент делает из денег новые деньги. Отсюда и его название («τόκος» — «процент» и «порождённое»). Ибо порождённое подобно породившему. Но процент есть деньги от денег, так что из всех отраслей приобретения эта — наиболее противна природе».

(продолжение следует)

О природе прибыли (2)

Чем хорош Карл Маркс? Тем, что он поставил вопросы, которые "буржуазные экономисты" ставить боялись. Но при этом сам Маркс на поставленные им вопросы дал ответы абсурдные и нелепые. Вместо либеральной схоластики и идеологизированной экономической науки на свет появилась еще более идеологизированная схоластика - только марксисткая, не менее абсурдная и нелепая, чем либеральная.

Скажем, Маркс совершенно справедливо разделяет три вида прибыли:

1) торгового капитала, основанную на простом товарообмене
2) ростовщическую (банковскую), основанную на проценте
3) производственную, основанную на производстве товаров и услуг
 
Но далее начинаются какие-то фокусы. Маркс крутит и вертит свою формулу Товар-Деньги-Товар  (или Деньги-Товар-Деньги), ставит ее и так и эдак, смотрит на нее и сбоку и спереди,  - и в итоге вся его  "мысль" превращается в пустопорожнее верчение этой формулой. Кого-то эта талмудическая схоластика сына раввина может заворожить. Но нетрудно увидеть, что она всего лишь призвана затушевать нелепости и абсурдность марксистких выводов и формул. 

Еврейские штучки 

А нелепость марксистких выводов достаточно очевидна - коммунистический гений не может объяснить происхождение торгового капитала,  - самого "примитивного и допотопного", по его выражению. 

 

В простом товарном обращении оба крайние пункта имеют одну и ту же экономическую форму. Оба они — товары. И притом товары равной стоимости. Но зато они качественно различные потребительные стоимости, например хлеб и платье. Обмен продуктов, обмен различных веществ, в которых выражается общественный труд, составляет здесь содержание движения. Иначе обстоит дело в обращении Д — Т — Д. На первый взгляд оно представляется, вследствие своей тавтологичности, бессодержательным. Оба крайние пункта имеют одну и ту же экономическую форму. Оба они — деньги, следовательно, не являются качественно различными потребительными стоимостями, ибо деньги представляют собой как раз такой превращённый образ товаров, в котором погашены все особенные потребительные стоимости последних. Сначала обменять 100 ф. ст. на хлопок, а затем снова обменять этот хлопок на 100 ф. ст., т. е. окольным путём деньги на деньги, то же на то же, — такая операция представляется столь же бесцельной, сколь и нелепой. Одна денежная сумма может вообще отличаться от другой денежной суммы только по величине. Процесс Д — Т — Д обязан поэтому своим содержанием не качественному различию между своими крайними пунктами, — так как оба они деньги, — а лишь их количественной разнице. В результате этого процесса из обращения извлекается больше денег, чем первоначально было брошено в него. Хлопок, купленный, например, за 100 ф. ст., снова продаётся за 100 + 10 ф. ст., или 110 фунтов стерлингов. Поэтому полная форма рассматриваемого процесса выражается так: Д — Т — Д', где Д' = Д + ΔД, т. е. равно первоначально авансированной сумме плюс некоторое приращение. Это приращение, или избыток над первоначальной стоимостью, я называю прибавочной стоимостью (surplus value). Таким образом, первоначально авансированная стоимость не только сохраняется в обращении, но и изменяет свою величину, присоединяет к себе прибавочную стоимость, или возрастает. И как раз это движение превращает её в капитал. 

 

Как же объясняет такую метаморфозу сам Маркс? А никак не объясняет. Маркс настаивает, что на всех этапах товарного обмена происходит обмен эквивалентными стоимостями. Следовательно, природа прибыли находится вне товарного обмена как такового. Ее нужно искать  - убеждает нас Карл Маркс - в капиталистическом производстве. И Маркс с чувством выполненного долга после проведения удачного фокуса, тут же переходит к анализу возникновения прибыли при капиталистическом производстве.

А как же торговая прибыль? "А никак. Забудьте, детки",  - отвечает Карл Маркс, - "Торговая прибыль - это лишь часть капиталистической прибыли, созданной при производстве. И природа у нее, следовательно, та же самая - эксплуатация пролетариата. То есть грабеж средь бела дня!"

"Ну а ростовщическая прибыль откуда берется?" - с надеждой взываем мы к Карлу Марксу. - "Ваша книга называется "Капитал". Ну так расскажите нам, уважаемый Карл Леви Мардохей, какова природа этой самой явной и ранней формы капитализма - ростовщичества и банковской системы! Пожалуйста! Ведь не можете же вы утверждать, что между капиталистом и банкиром нет никакой разницы, и что природа их прибыли одна и та же?"

"Одна и та же," - с невозмутимой еврейской наглостью отвечает нам Карл Маркс.  - "Эксплуатация рабочих. О пролетарской революции нужно думать, товарищи, а не о тонкостях в формах грабежа капиталистами пролетариата." 

И ведь эта философия марксизма таки была реализована на практике, и простые ремесленники и даже кресьянство были с легкого плеча Маркса названы мелкобуржуазными элементами. И ставили их к стенке как эксплуататров рабочего класса, даже если они производили свои товара собственными руками от начала и до конца.

Спасибо тебе за это, сын раввина, Карл Леви Мардохей Маркс! Ты создал великолепное революционное учение, но при этом доводами разума и экономической наукой пришлось пренебречь. И во многом именно благодаря тебе нам приходится возвращаться к тем же вопросам спустя полтора века, разгребая созданные марксистами завалы и трупы.