О полезности вещей и о порочности богатства и бедности

Давненько я ничего по экономике не писал. Продолжим демонтаж либеральной экономической теории.

Теория счастья?

Помимо грубейшей ошибки австрийцев и Маршалла, которые определили ценность блага как предельную полезность последней единицы и ввели абсурдное понятие “потребительской ренты”, в либеральной теории есть и более глубокая и фундаментальная ошибка - само понятие "полезности" и "ценности" в ней определено не верно. В теоретических построяниях либеральных экономистов присутствует чрезвычайный налет субъективизма, который в дальнейшем привел к бессмысленным схоластическим спорам о природе полезности и ценности, о способах их измерения, и, в конечном счете, обрек экономическую теорию на бесконечные гедонистические рассуждения психологического плана.

Что такое, вообще говоря, полезность, о которой так много говорили либеральные экономисты? Чаще всего полезность определяют как "удовлетворение" или "удовольствие", которое получает человек при потреблении данного блага. Но чувство удовлетворения – вещь сугубо субъективная и она никак не поддается измерению. Его даже к количеству потребляемого благо привязать нельзя – человек, который любит покушать, съедает тарелку супа и остается при этом полуголодным, а другой наедается той же тарелкой супа досыта. Как измерить “чувство удовлетворения” или “счастья”, которое испытывает человек, садясь в автомобиль или съедая яблоко? Никак. Нет такого прибора, который бы позволил нам измерить в объективных единицах степень субъективного счастья потребителя (см. Примечание 1).

Тем не менее, это не мешает либеральным экономистам строить функции полезности, чертить графики, брать производные и т.д. Джевонс даже понятие “интенсивности счастья” ввел и на его основе развивал свою теорию ценности. “Возьмем производную от полезности сыра. Продифференцируем чувство счастья по количеству колбасы. Вычислим предельную норму замещения счастья от колбасы счастьем от сыра. Построим кривую безразличия колбасного и сырного счастья”, - вот как рассуждают либеральные профессора экономики. (Это не шутки – вся эта схоластическая белиберда, обличенная в математическую форму, действительно изложена в любом учебнике по экономике и ее преподают в любом курсе экономики, называя ее “экономической теорией”).

Британская школа, которую называют “эмпирической”, вообще грешит субъективностью. В философии у англичан были Беркли и Юнг, в экономике – Смит, Риккардо, Милль, Джевонс и Маршалл. И все они были большими психологами и субъективистами, которые выдавали свои фантазии за науку. Пожалуй, только в физике этот подход британской школы себя оправдал – но там проблема эмпирического измерения решаема. А во всех остальных областях “британская наука” только запутала людей и весь ученый мир. Особенно в экономике.  

Правда, субъективизм теории полезности с самого начала вызвал множество вопросов и привел к другой крайности – к полному ее неприятию. В самом деле, если счастье (то есть полезность) измерению не поддается, то какой смысл рассуждать о каких-то эфимерных величинах? Право слово, все эти схоластические споры западных экономистов о природе ценности или споры между кардиналистами и ординалистами не стоят и выеденного яйца. Схоластика и наукообразный маразм. И даже обличенный в математические формулы, он не перестает быть маразмом.

Измерение счастья

В действительности, нас вовсе не интересует величина субъективного "счастья", которое испытывает человек при потреблении блага. Понятие полезности имеет для нас сугубо практический и меркантильный характер: нас интересует, сколько человек готов отдать одного блага в обмен на другое. А количество любого блага – величина измеримая. Таким образом, и полезность блага есть величина вполне объективная, поддающаяся измерению. Что человек испытывает при потреблении того или иного блага, какова величина и интенсивность его субъективного “счастья” и “удовольствия” – для экономики вопрос не только бессмысленный, но и не интересный. А вот сколько одного блага человек готов отдать за другое – это и есть экономический вопрос, интересный и теоретически,  и практически. И каждый человек в ходе своей экономической деятельности (например, заходя в магазин) ежедневно и успешно решает этот экономический вопрос – без всяких благоглупостей ученых экономистов (см. Примечание 2).

В этом смысле экономика ничем не отличается от других наук. Измеряя “лошадиную силу”, мы вовсе не интересуемся субъективными ощущениями лошади, силой напряжении ее мускулов и воли. Нас интересует масса груза, которую лошадь может передвигать. То есть объективная величина. И вся проблема состоит только в том, чтобы выбрать единую систему масс. В экономике - все то же самое. Мы точно также можем измерить полезность блага для какого-либо потребителя количеством другого блага, которое он готов обменять на первое. А роль единой системой измерения полезностей (то есть ценностей) выполняют деньги. Вот все. 

Кажется, все ясно и понятно. Но и здесь либеральные экономисты запутались в трех соснах. Дело в том, что хотя деньги и служат всеобщей мерой ценностей вещей, но они, как и любое другое благо, имеют разную субъективную ценность. (Маршалл в своей теории полностью игнорирует этот факт, хотя и признает наличие проблемы). Что здесь имеется в виду? Что субъективная ценность денег (их полезность) зависит от их количества. Скажем, для бедной старушки 100 рублей представляют значимую сумму, она каждую копейку считает. А для богача и 1000 рублей – не деньги, и он с легкостью потратит лишние 1000 рублей на какую-нибудь безделушку. Таким образом, 100 рублей для разных людей представляют разную экономическую ценность (см. Примечание 3).

Богатые и бедные - такие одинаковые и такие разные 

Возьмем, например, линию спроса на чай двух потребителей - богатого и бедного. Физические пределы потребления у них примерно одинаковые. Допустим даже, что их пристрастие к чаю примерно одинаково (для чистоты эксперимента можно, если угодно,  сравнить спрос одного и того же человека, но в разных ситуациях - когда он и богат и когда беден). (Линия спроса богача - синяя, бедняка - красная).

 
Спрос бедняка (красная линия), богача (синяя) и обоих (зеленая).

Тогда за первый фунт чая богач всегда будет готов заплатить больше, чем бедняк. Скажем, богач, исходя из своей субъективной оценки денег, сможет выложить 100 рублей за первый фунт чая, а бедняк – только 60. 5 фунтов чая  богач будет готов купить по цене 70 рублей за фунт, а бедняк – только за 40.  10 фунтов чая богач купит при цене 50 рублей за фунт, а бедняк - 20 рублей. Ну и т.д. Таким образом, ценность любого количества чая для богача и бедняка всегда будет разной,  и она всегда будет выше для богача – за каждое количество чая он будет готов платит больше, чем бедняк. И этот факт связан только с тем, что у богача просто больше денег,  и они для него представляют меньшую субъективную ценность.

А теперь сложим спрос бедняка и богача (зеленая линия). В результате мы видим, что определяющим для спроса чая будет спрос богача, а спрос бедняка лишь слегка его увеличивает, начиная с цены  60 рублей за чай. При этом обратим внимание, что цена 60 рублей за чай – для бедняка максимальна и он сможет купить только 1 фунт, удовлетворив самую насущную свою потребность, в то время как для богача 60 рублей – это уже цена дополнительной потребности, цена, при которой он купит целых семь фунтов чая.   

Социальное равенство и справедливость

Что из всего этого следует?  

Из этого следует, что богачи в буквальном смысле существуют за счет бедных. Именно богатые задают линии спроса на рынке, а бедняки лишь немного ее корректируют, выкладывая  последние деньги на удовлетворение самых насущных своих потребностей.

Ведь продавцу чая абсолютно безразлично, кто купит его товар. Ему нужно продать чай побольше и по максимально возможной цене. И кошельки богачей тянут линии спроса на все товары вверх, задирая цены на товары и делая их почти недоступными для бедняков. Богатство одних – это всегда нищета других. Независимо от того, как зарабатываются деньги ( трудовые это доходы или нет).

Возьмем, например, рынок недвижимости в России. Либеральные экономисты никак не могут объяснить, почему жилье в России так дорого и недоступно для большинства людей. А все на самом деле просто – цены на жилье задирает класс российских паразитов, созданный Ельциным и Путиным. Богачи не только покупают квартиры и офисы для своих нужд, но и вкладывают в жилье и бизнес-центры огромные деньги для сохранения своих капиталов. А это ведет к росту цен на строительные материалы, на землю, на услуги строительных компаний, на электричество и т.д.. В итоге для большинства людей жилье становится недоступным. И причина этого – класс московских богачей и паразитов, которые, помимо всего прочего, получают деньги в основном из распределения природной ренты России, а не создавая что-то новое .            

В России вообще все очень дорого - дороже, чем в Европе и США. Либеральные брехуны объясняют это недостаточной либеральностью российской экономики, неправильной таможенной и налоговой политикой, коррупцией и т.д. На самом деле причина этому – огромный социальный разрыв между богатыми и бедными. Отсюда все перекосы российской экономики. Если этот огромный разрыв между бедными и богатыми не будет ликвидирован, то экономика не сможет развиваться. Ведь массовый спрос порождает массовый потребитель. А он у нас опущен ниже плинтуса. Нет устойчивовго нормального спроса - нет развития. Экономика идет на дно. Ведь в экономике, как и везде, важны пропорции.

И еще один вывод. Повышение заработной платы - это не только справедливое нормативное требование трудящихся. Это требование самой экономики. И в действительности совершенно неважно, кто платит зарплату - государство учителям и врачам или предприниматель своим рабочим и служащим. Важно, чтобы у людей были деньги - тогда будет и спрос. Экономическая политика ельцинско-путинского режима - преступна. Она ведет к чудовищному расслоению и, как следствие, к стагнации и деформациии всей экономической системы, не позволяя ей нормально развиваться.

Таким образом, социальная справедливость и равенство (не абсолютные, конечное, а относительные) - это вовсе не нормативно-нравственное требование. Это необходимое условие для нормального развития любой экономики. Особенно же рыночной.

Примечание 1

Вот как определяет полезность и ценность Бем-Баверк:

Величина пользы, приносимой человеку материальными благами, действительно и повсюду является вместе с тем и мерой ценности материальных благ. Чтобы убедиться в этом, требуется только одно - беспристрастно и с казуистической строгостью исследовать, какая выгода в смысле человеческого благополучия зависит при данных условиях от данной вещи.

Ценностью называется то значение, которое представляет материальное благо или комплекс материальных благ с точки зрения благополучия субъекта.

Надо сказать, что Бем-Баверк, определяя ценность и полезность, привычно путается и спотыкается на каждом шагу, но общий смысл, который просматривается через его полубредовые писания таков: полезность блага - это мера его ценности. А что такое полезность? Какое-то субъектино переживамое ощущение "пользы" и "благополучия с точки зрения субъекта". То есть все экономические отношения с центральным экономическим понятием ценности сводятся Бем-Баверком к чистому психологизму  и субъективизму. Вот уже действительно, человек - мера всех вещей! И Бем-Баверк в особенности. Одна беда: как только мы сводим всю экономику к субъективным переживаниям, от науки уже ничего не остается и начинается полный произвол.  

А. Маршалл более благоразумен и осторожен, но в целом он также полностью находится в плену субъективистских представлений о природе экономических отношений:

Мы принимаем, что полезность соотносительна "желанию" или "потребности". Выше уже отмечалось, что желания можно измерять не непосредственно, а лишь косвенно, через посредство внешних проявлений, которые они порождают, и что в тех случаях, коими главным образом и занимается экономическая наука, меру составляет цена, которую человек готов уплатить за исполнение или удовлетворение своего желания. У него могут возникать и такие желания и стремления, удовлетворения которых человек осознанно не требует, но здесь мы пока что рассматриваем преимущественно те, которые человек ставит своей целью удовлетворить. Мы принимаем также положение, согласно которому получаемое в результате удовлетворение, в общем, вполне отвечает тому, что человек и ожидал, когда производил покупку.

[Следует настоятельно подчеркнуть, что измерить непосредственно сами по себе желания или удовлетворение, получаемое от их исполнения, невозможно или даже вообще немыслимо. Если бы мы могли это делать, нам пришлось бы производить два расчета - один для желаний, а другой для удовлетворения от их исполнения. При этом оба расчета должны были бы резко расходиться друг с другом. Дело в том, что, не говоря уж о высших стремлениях, некоторые из тех желаний, которые главным образом рассматривает экономическая наука, и особенно те, которые связаны с соперничеством, импульсивны; многие продиктованы силой привычки; некоторые ужасны и лишь ведут к пагубным последствиям; а многие имеют своей основой невыполнимые ожидания (см. ранее, кн. I, гл. II, § 3, 4). Paзумеется, многие виды удовлетворения желаний представляют собою не грубые наслаждения, а относятся к развитию высших свойств натуры человека или, употребляя хорошее старое выражение, к его вознесению к блаженству; некоторые из них могут даже являться частично следствием самопожертвования (см. кн.1, гл. II, § I). Следовательно, два непосредственных измерения могут дать разные результаты. Но поскольку ни одно из них не возможно, нам остается вернуться к способу измерения, предлагаемому экономической наукой, а именно к измерению мотива или движущей силы действия. При всех его недостатках мы используем его для измерения как желаний, которые побуждают к действиям, так и их удовлетворения в результате этих действий

Какой-то бред в духе западного схоластического богословия, не правда ли? Подобные рассуждения вполне пристойны для работы по психологии или философии, но строить на этом копашении в человеческой душе экономическую науку совершенно бессмысленно - бесконечные рассуждения о соотношении субъективных человеческих желаний и о степени их удовлетвоения - это не предмет экономической науки. В целом Маршалл следует за Бем-Баверком, сводя ценность  - к полезности, полезность - к желаниям и потребностям, а желания и потребности он вручает Господу Богу или черту. И вся его "наука"  повисает воздухе. 

Примечание 2

Со времен Аристотеля в экономической теории разделяют потребительскую и меновую ценность вещи. Вот как это разделение сформулировал А.Смит:  

Надо заметить, что слово стоимость (это синоним слова ценность - runo-lj) имеет два различных значения: иногда оно обозначает полезность какого-нибудь предмета, а иногда возможность приобретения других предметов, которую дает обладание данным предметом. Первую можно назвать потребительной стоимостью, вторую — меновой стоимостью. Предметы, обладающие весьма большой потребительной стоимостью, часто имеют совсем небольшую меновую стоимость или даже совсем ее не имеют; напротив, предметы, имеющие очень большую меновую стоимость, часто имеют совсем небольшую потребительную стоимость или совсем ее не имеют. Нет ничего полезнее воды, но на нее почти ничего нельзя купить, почти ничего нельзя получить в обмен на нее. Напротив, алмаз почти не имеет никакой потребительной стоимости, но часто в обмен на него можно получить очень большое количество других товаров.

Про потребительскую ценность А. Смит тут же забывает и ничего о ней больше не говорит, целиком сосредоточившись на поиске "субстрата" меновой ценности и отождествив ее с трудом.

То же самое, только в более упрощенном и грубом варианте, вслед за Смитом проделал и К. Маркс:

Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человече­ские потребности. Природа этих потребностей, — порождаются ли они, например, желудком или фантазией, — ничего не изме­няет в деле. Дело также не в том, как именно удовлетво­ряет данная вещь человеческую потребность: непосредственно ли, как жизненное средство, т. е. как предмет потребления, или окольным путем, как средство производства.

Каждую полезную вещь, как, например, железо, бумагу и т. д., можно рассматривать с двух точек зрения: со стороны качества и со стороны количества. Каждая такая вещь есть совокупность многих свойств и поэтому может быть полезна различными своими сторонами. Открыть эти различные сто­роны, а следовательно, и многообразные способы употребления вещей, есть дело исторического развития. То же самое следует сказать об отыскании общественных мер для количе­ственной стороны полезных вещей. Различия товарных мер отчасти определяются различной природой самих измеряемых предметов, отчасти же являются условными.

Полезность вещи делает ее потребительной стоимостью. Но эта полезность не висит в воздухе. Обусловленная свой­ствами товарного тела, она не существует вне этого последнего. Поэтому товарное тело, как, например, железо, пшеница, алмаз и т. п., само есть потребительная стоимость, или благо. Этот его характер не зависит от того, много или мало труда стоит человеку присвоение его потребительных свойств. При рассмо­трении потребительных стоимостей всегда предполагается их количественная определенность, например дюжина часов, аршин холста, тонна железа и т. п. Потребительные стоимости товаров составляют предмет особой дисциплины — товароведения. Потребительная стоимость осуществляется лишь в пользовании или потреблении. Потребительные стоимости образуют веще­ственное содержание богатства, какова бы ни была его обще­ственная форма. При той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они являются в то же время веществен­ными носителями меновой стоимости.

Меновая стоимость прежде всего представляется в виде коли­чественного соотношения, в виде пропорции, в которой потре­бительные стоимости одного рода обмениваются на потребитель­ные стоимости другого рода, — соотношения, постоянно изменяющегося в зависимости от времени и места. Меновая стои­мость кажется поэтому чем-то случайным и чисто относитель­ным, а внутренняя, присущая самому товару меновая стоимость представляется каким-то contradictio in adjecto [противоречием в определении].
 
Полезность и потребительскую ценность Маркс полностью игнорирует ( "пусть этим занимается товароведение"), и сразу с коммунистическим приветом и революционной еврейской горячечностью переходит к отождествлению меновой стоимости с трудом (который, как потом оказывается, крадет буржуазия). Примеры, когда вещь обладает стомостью без всякого труда, Маркс отбрасывает, и в результате получается "марксистcкая политэкономия"  - не менее абсурдная теория, нежели либеральная.  

На самом деле у всякой вещи есть только одна ценность - "потребительская" (если вещь бесполезна, ее ценность равна нулю). Проблема только в том, что:

1). потребительская ценность вещи или какого-то количества блага для разных людей разная.
2). количественную определенность потребительская ценность получает только в сравнении с другой потребительской ценностью.

Эта количественная мера потребительской ценности, определяемая двумя людьми (продавцом и покупателем) с помощью другой потребительской ценности и есть меновая ценность.

Таким образом, меновая ценность - это количественная мера потребительской ценности, выраженная через другую вещь. Ценность  - как любая другая объективная величина - нуждается в "линейке", с помощью которой мы можем измерить ее величину. И таким "прибором измерения" служит другая вещь, со своей потребительской ценностью, которую продает или покупает другой человек.   

Английские экономисты сначала разорвали единое понятие ценности на "потребительскую" и "меновую", потом выкинули саму суть понятия ценности вещи (ее полезность, ее способность удовлетворять потребности человека), а потом, словно бы спохватившись,  свели ценность к чисто психологическим аспектам человеческой жизнедеятельности, назвав все это "полезностью" и сделав ценность мерилом человеческих желаний и удовольствий. В результате либераланые британские шарлатаны совсем запутали людей, а экономическая наука превратилась их усилиями в сплошное наперсточничество и гадание на кофейной гуще.

Примечание 3

Деньги - это такой же товар, как и другие, но выполняющий специфическую функцию измерения ценности всех других благ и товаров. Поэтому, как и у любой другой вещи, потребительская ценность денег для разных людей разная. Но поскольку качественно деньги не отличаются (в рамках одной и той же финансово-валютной системы), то их ценность зависит только от количества, подчинясь закону падения предельной полезности.

На первый взгляд, это кажется странным, что всеобщая общественная "линейка" измерения ценностей благ - деньги -  меняется в засимости от количества. Ведь в любых других областях и науках за "линейку" берется какой-нибудь неизменный эталон, главным достоинством которого как раз и является неизменность, и который поэтому хранят в специальный сейфах в какой-нибудь палате мер и весов. 10 кг - это десять эталонов килограмма, а 50 метров - 50 эталонов метра, сложенных один к дугому. Но ценность денег меняется в зависимости от их количества -  и тем не менее, деньги остаются мерой стоимости.

Понятное дело, что этот факт изменения "эталона стоимости" в зависимости от количества подвиг западных экономистов на новые достижения и подвиги, которые наплодили десяток различных монетаристских теорий - одна абсурднее другой. Но все дело в том, что у денег нет потребительской ценности, а есть только меновая.Точнее говоря, потребительская ценность денег и есть их меновая ценность. А меновая ценность определяется через отношение к ценностям других благ. В случае денег - через отношение ко всем другим благам, которые сами не являются деньгами. Таким образом, даже в случае изменения ценности денег с изменением их количества они сохраняют свою меновую стоимость и свою главную функцию - быть мерилом ценности других благ.

Продемонтрируем это на следующем примере.

Пусть некто, мучимый жаждой, имет 10 золотых гульденов, и  готов за удовлетворение жажды (для этого ему необходимо выпить 5 стаканов воды) выложить все свои деньги. Цена спроса одного стакана в этом случае будет равна  2 гульденам.

Представим, что у этого человека теперь вместо 10 - 100 гульденов. В этом случае он  готов за те же 5 стаканов воды выложить уже не 10, а, скажем, 50 гульденов, то есть купить 5 стаканов воды по 10 гульденов каждый. 

С чем связано изменение цены спроса? Человек  - один и тот же,  жажда доставляет ему все те же муки, и для ее удовлетвоения ему нужны все те же 5 стаканов воды.Очевидно, изменение цены спроса связано только с изменением количества гульденов, которые хранятся в его кошельке. Он стал богаче, и ценность денег для него упала  - и поэтому он гораздо легче с ними расстается. Падение ценности денег - это проявление закона падения предельной полезности, и деньги полностью подчиняются этому закону. Но меняется ли при этом меновая ценность денег? Отнюдь нет. 10 гульденов - это 10 гульденов, а 50 - это 50, и первые 10 из этих 50-ти ничем не хуже вторых, третьих, четвертых или пятых. Ценность каждого гульдена равна ценности каждого последующего, не зависимо от того, какой он по счету, и продавец воды ценит золото каждого гульдена так же, как и любого другого. Почему? Потому что гульден - это деньги, это мера cтоимоcти всех других вещей. Объективная мера. Поэтому даже несмотря на изменение субъективной ценности денег, они остаются объективной мерой стоимости.

(статья не дописана)